Статья в газете с
участием Ивана Николаевича Потехина. "КАМНИ ЧУДЕСАМИ ПОЛНЫ"
Живет в городе Угличе Иван Николаевич Потехин. Любой
укажет вам его дом. Однажды в детстве повстречал Иван Николаевич на
берегу Волги художника, гостившего летом в Угличе, и с этого дня все
лето пропадал у его
мольберта. С мольберта глядели на него кряжистые башни родного города —
задумчивые. как святорусские богатыри на распутье в поле.
Художник полюбил мальчишку и привык с ним беседовать между делом.
А что, Ваня, умеешь ты беседовать с камнями?
А разве они умеют разговаривать?
Камни эти, Ваня, чудесами полны.
Художник был Николай Константинович Рерих. Рерих часто наезжал в
Углич отдыхать или, вернее, работать. Он много рассказывал пытливому
мальчонке о древней истории его родного города, объяснял красоту русской
иконы, которую Рерих в ту пору.
еще задолго до Матисса, начал прославлять по всей Европе.
Как-то, уезжая из Углича, Николай Константинович подарил на
прощание мальчишке масляные краски. С тех пор начал Ваня приобщаться к
искусству живописи.
Прошли годы... Исчезли с лика угличской земли многие храмы и
старинные постройки. Неизвестно, где затерялись рериховские этюды. Но
старый краевед и художник Иван Николаевич Потехин
сохранил в своих зарисовках для нас и для историков черты давно забытой
седой старины. Вот перед нами на столе в его мастерской лежат рисунки,
акварели, этюды маслом, рассказывающие об архитектуре древнего
Покровского монастыря XV века (остатки его скрыты сейчас под водами
Угличского водохранилища). Вот перед нами старинное общественное здание
— «царское кружало» (кабак) — интереснейший памятник русского
деревянного зодчества. По древним иконам, изображающим «святые дела
угличан». Иван Николаевич отыскивает документальные сведения о чертах
старого деревянного кремля времен Ивана Грозного и из этих черточек
складывает облик какой-либо части древнего города.![](tmp5FE-1.jpg)
Картины и рисунки И. Н. Потехина рассказывают о том, как жили наши
предки.
Иван Николаевич радушно встретил «Бурлака», совершающего путь по
его родной Волге, и согласился показать нам город. Его дом находился
недалеко от Воскресенского монастыря (у которого мы стояли прошлой
ночью).
Днем Воскресенский монастырь не кажется столь суровым. Грузные и
старые стены храма оживились на солнце поливными «муравчатыми»
изразцами, вделанными в панели парапетов. Светлые пятна изразцов придают
сему суровому граду слегка наивный вид. Вот так часто и в человеке: под
внешней суровостью бывает сокрыт веселый и добродушный характер.
Маленькая маковка звонницы весело тянется на тонкой детской шейке вверх,
к небу, из тяжелых боярско-монастырских одежд храма. Вид маковки опять
напомнил мне ростовскую звонницу, где вместо одной сидят рядком целых
три сестрички: то-то им весело! А впереди их, как детей, ведет за собой
четвертая маковка; она самая старшая — под ней "Сысой", а потому зодчий
сделал ее вместе с пролетом побольше.
Вот такими, может быть наивными, рассуждениями уяснял я себе, в чем
нерушимая гармония всех четырех пролетов ростовской звонницы. Мало
сказать, что вся она построена на дисимметрическом равновесии масс.
Специфические термины инженерии и математики как бы неприложимы к тому,
что создавалось без применения циркуля и линейки. Вся она, как песня,
целиком является созданием и свободной импровизацией отзывчивой русской
души. Душа народа живет в архитектуре.
«ОСТОРОЖНО, ОБВАЛИТСЯ!»
Рядом с Воскресенским храмом находится уже знакомая нам церковь
Иоанна Предтечи.
Днем предстала она во всем своем богатом наряде. Шатер колокольни с
многочисленными «слухами» великолепен. Церковь украшена всякими
«прилепами», цветными поливными изразцами.
И вот мы вступаем под сень этой классики, заросшей репейником и
лопухами.
— Осторожно, обвалится1 — раздался вдруг тревожный,
предостерегающий окрик. По направлению к нам по тропинке бежала какая-то
женщина.
Действительно, угроза обрушения сквозила в каждой щели
расползающихся стен храма. На них не успевают даже ставить маяки (метки
с датой образовавшейся трещины).
С колокольни открывается красивый вид на Углич: слева — плотина
ГЭС, справа — Дивная церковь, вдали — сыроваренный завод и целые
кварталы новых ' стройных домов. Рядом — кремль, прямо под нами — купола
предтеченской церкви. Вот когда можно вблизи рассмотреть чудные изразцы
с эмалевым блеском, украшающие целым поясом барабан центрального купола.
— Где же они изготовлялись?
— Говорят, в Ярославле, но, возможно, это изразцы местного
производства. Мне удалось здесь, в Угличе, под корнями старой поваленной
сосны в пещере отыскать древнюю гончарную печь. Целый клад: изразцы и
фрагменты древней гончарной посуды. Изразцы очень похожи на
предтеченские, правда, с несколько другим рисунком.
Проходя по городу мимо кремля, Иван Николаевич задержался, чтобы
показать еще кое-что интересное: корноухий колокол, который все-таки
возвратился в родной город из Сибири, отбыв в «заключении» ровно 300
лет; подземные ходы у царевичевых палат, случайно обнаруженные самим
Потехиным.
— Иван Николаевич, — спрашиваем мы, — как это так: все ходят по
городу, ничего не обнаруживают, а вы то там, то здесь клады находите?
Иван Николаевич улыбается.
— Кто знает свой край, тот всегда на что-нибудь натыкается. Вот в
1952 году я наткнулся здесь на место древних захоронений славян —
Баскачевское курганное кладбище. Может быть, слышали: об этом было в
печати. После того как нашел гончарную печь, стала меня мучить одна
мысль: раз гончарные печи были, значит были в Угличе хорошие
пластические глины, значит они и сейчас здесь — некуда им деваться. И
нашел. Нашел глины, стал лепить; ребятам книжку написал: «Лепка из глины
и пластилина в кружке «Умелые руки». Ведь я же и учителем был.
— Иван Николаевич, так кто же вы — скульптор, художник, учитель?..
— Краевед главным. образом, — перебивает старик. — С тридцатых
годов. Краеведение, пожалуй, моя основная профессия. Увлекательнейшее
дело, скажу я вам. Все ведь родное кругом, — продолжает Иван Николаевич.
— Угличскую плотину мне тоже довелось строить своими руками, значит и я,
как те безвестные русские зодчие, вложил свой кирпич в стены моего
города.
И не один кирпич, Иван Николаевич!..
РУКИ!
Побывали мы еще с Потехиным в Дивной церкви (построена в 1626
году). Варварское разрушение этого храма началось еще при его прежних
обитателях монахах. Началось с того, что они прорубили пролеты в столпах
этого храма для более свободного движения "во чреве его". Затеи, для тех
же целей, стали растачивать проходы, выбирать их стенки на протяжении
всех переходов и довели толщину наружных стен до одного кирпича: толкни
локтем — локоть наружу вылезет. Добрались и до чердака, и здесь
"посвободнее" хотели устроиться: взяли и вырубили мощные деревянные
связи, скреплявшие своды. От всех этих головотяпств стала церковь
расползаться, как квашня. Вот почему строителям пришлось прежде всего
схватить ее в обхват тремя поясами из стальных швеллеров.
Хорошо, что строили наши предки прочно, добротно. Шатрики
Дивной выложены в один кирпич, а стоят и сейчас как новенькие.
Принялись тут «бурлаки» с рабочими гадать: на чем в старину наши
предки известковый раствор замешивали:
— На меду!
— На творогу
— На яичном белке...
— Ну, а все-таки, дорогие строители, когда же вы думаете
отреставрировать Дивную?
Годочка через два сработаем.
— Так долго? Ведь она уже у вас в лесах три года стоит...
— Не наша вина, дяденька, — вмешивается в разговор руководитель
работ Алексей Васильевич Барашков. — По плану Ярославской
реставрационной мастерской мы бы должны уже залатать ее всю и кровлю
навести. Но на что, спрашивается, кровлю наводить, если оснований
приличных нет? А чтобы выправить основания, своды, порталы, карнизы и
так далее, нужны руки! А где их взять? Нас всего восемь человек, из них
всего лишь трое каменщиков, да и те без соответствующей для
реставраторов подготовки. Люди работают, стараются, но что можно сделать
с такими силами даже за десять лет?! Пока основания укрепляем в год по
чайной ложке, памятники стоят открытыми, без кровли, и в храме
хозяйничают другие работнички — дождь да ветер.
Как видите, дело не в денежных средствах, о которых вы спрашиваете.
Сейчас на реставрацию Ярославль 300 тысяч дает да местных будет около
200 тысяч — на первых порах денег бы для реставрационных работ в Угличе
хватило, но... — Алексей Васильевич разводит руками, — кадров нет!
Можно, конечно, кое-кого набрать на эти деньги, но специалиста,
повторяю, печником не заменишь.
Вопрос о кадрах реставраторов — острый вопрос, который мучает
сейчас не один Углич. Случай в Угличе мог бы только послужить темой для
разговора большой общественной важности: о подготовке
специалистов-реставраторов для нашей древнерусской классики. Может быть,
стоит сейчас начать разговор о создании Всесоюзного общества по охране и
реставрации памятников русской старины, которое бы вплотную занялось и
этим важным вопросом.
Во всяком случае, привлечь к этому делу силы общественности было бы
очень полезно.
ПОД СТУК ДОЛОТА
Вечером, попрощавшись с Иваном Николаевичем, мы отбыли из
Углича. Проплывают справа стройные ряды новых красивых домов. Тает в
синей дымке город. До свидания, Углич!
Прощальные лучи солнца пробежали по берегам, по опушкам леса и пропали.
Леса сразу же отступили от берега; прикрывшись вечерним плащом, стали
чужими. Наступает сырость и прохлада. Но там, вдали, еще теплятся
дневным светом крыши домов — одни в зыбком вечернем тумане. Наконец и
они погасли.
Мы решили заночевать в незнакомой деревушке километрах в
восемнадцати от Углича. Должно быть, это была одна из тех деревень,
которые снабжают угличский сыроваренный завод молоком. Пристали к
берегу. Начали варить уху (вечер на Волге без костра и ухи трудно себе
представить). Вдруг за леском послышались песни и гармошка. Бросили
возиться с ухой и решили идти на «разведку», прихватив в качестве оружия
гитару. За лесом по широкой дороге, возглавляемые гармонистом, шли парни
и девушки.
— Куда?
— Гулять к соседям.
— Возьмите нас.
— Пойдемте, коли не шутите. В просторном и добротном доме уже шли
танцы. Вернее, не танцы, а пляски — это куда интереснее. Танцевали «ланцэ»,
а потом «долото». В последнем танце 93 фигуры, а сколько стуку!
Оттого и «долото». Мы захватили танец уже на каком-то десятом
колене. Парни, покружившись с девчатами, разом бросили их и теперь
бесстрастно тянулись друг за другом, как гуси, неистово колотя сапогами
(для этого, должно быть, и надевали). Затем в круг опять включились
девушки и пошли приплясывать с частушками. Жаль, что мы не записали этих
замечательных частушек, но неудобно было приставать с расспросами, так
как танцевали почти все, лишь мы как завороженные сидели на лавках. Но
вот и до нас очередь дошла. Товарищ гармониста попросил нас сыграть на
гитаре под гармонь. Отказываться — значит ломаться, пришлось выступить.
И ничего: у нас хватило смелости с ними равняться в искусстве, у них
хватило такта не поднять нас на смех, ведь среди них были гитаристы
получше.
Возвратились с гулянья уже поздно ночью. Волга и берега покрылись
холодными стальными тонами. Прохладно. Мы ежимся, натягиваем на себя
свитера. Закуриваем последние трубки...
А завтра нам снова лететь на белых парусах «из края в край, из
града в град»...
|